Неточные совпадения
— Ты
постой,
постой, — сказал Степан Аркадьич, улыбаясь и трогая его руку. — Я тебе сказал то, что я знаю, и повторяю, что в этом тонком и нежном деле,
сколько можно догадываться, мне кажется, шансы на твоей стороне.
Левин
стоял довольно далеко. Тяжело, с хрипом дышавший подле него один дворянин и другой, скрипевший толстыми подошвами, мешали ему ясно слышать. Он издалека слышал только мягкий голос предводителя, потом визгливый голос ядовитого дворянина и потом голос Свияжского. Они спорили,
сколько он мог понять, о значении статьи закона и о значении слов: находившегося под следствием.
Исполнение плана Левина представляло много трудностей; но он бился,
сколько было сил, и достиг хотя и не того, чего он желал, но того, что он мог, не обманывая себя, верить, что дело это
стоит работы. Одна из главных трудностей была та, что хозяйство уже шло, что нельзя было остановить всё и начать всё сначала, а надо было на ходу перелаживать машину.
Дамы наперерыв принялись сообщать ему все события, рассказали о покупке мертвых душ, о намерении увезти губернаторскую дочку и сбили его совершенно с толку, так что
сколько ни продолжал он
стоять на одном и том же месте, хлопать левым глазом и бить себя платком по бороде, сметая оттуда табак, но ничего решительно не мог понять.
Но досада ли, которую почувствовали приезжие кони за то, что разлучили их с приятелями, или просто дурь, только,
сколько ни хлыстал их кучер, они не двигались и
стояли как вкопанные.
Он уже позабывал сам,
сколько у него было чего, и помнил только, в каком месте
стоял у него в шкафу графинчик с остатком какой-нибудь настойки, на котором он сам сделал наметку, чтобы никто воровским образом ее не выпил, да где лежало перышко или сургучик.
Что Ноздрев лгун отъявленный, это было известно всем, и вовсе не было в диковинку слышать от него решительную бессмыслицу; но смертный, право, трудно даже понять, как устроен этот смертный: как бы ни была пошла новость, но лишь бы она была новость, он непременно сообщит ее другому смертному, хотя бы именно для того только, чтобы сказать: «Посмотрите, какую ложь распустили!» — а другой смертный с удовольствием преклонит ухо, хотя после скажет сам: «Да это совершенно пошлая ложь, не стоящая никакого внимания!» — и вслед за тем сей же час отправится искать третьего смертного, чтобы, рассказавши ему, после вместе с ним воскликнуть с благородным негодованием: «Какая пошлая ложь!» И это непременно обойдет весь город, и все смертные,
сколько их ни есть, наговорятся непременно досыта и потом признают, что это не
стоит внимания и не достойно, чтобы о нем говорить.
После этого я очень долго,
стоя перед зеркалом, причесывал свою обильно напомаженную голову; но,
сколько ни старался, я никак не мог пригладить вихры на макушке: как только я, желая испытать их послушание, переставал прижимать их щеткой, они поднимались и торчали в разные стороны, придавая моему лицу самое смешное выражение.
Притом же у нас храм Божий — грех сказать, что такое: вот
сколько лет уже, как, по милости Божией,
стоит Сечь, а до сих пор не то уже чтобы снаружи церковь, но даже образа без всякого убранства.
(Василий Иванович уже не упомянул о том, что каждое утро, чуть свет,
стоя о босу ногу в туфлях, он совещался с Тимофеичем и, доставая дрожащими пальцами одну изорванную ассигнацию за другою, поручал ему разные закупки, особенно налегая на съестные припасы и на красное вино, которое,
сколько можно было заметить, очень понравилось молодым людям.)
—
Сколько ж это тысяч? — озабоченно спросил очень толстый, но плохо одетый,
стоя впереди Самгина; ему ответили...
У ней даже доставало духа сделать веселое лицо, когда Обломов объявлял ей, что завтра к нему придут обедать Тарантьев, Алексеев или Иван Герасимович. Обед являлся вкусный и чисто поданный. Она не срамила хозяина. Но
скольких волнений, беготни, упрашиванья по лавочкам, потом бессонницы, даже слез
стоили ей эти заботы!
А бабушка все хотела показывать ему счеты, объясняла,
сколько она откладывает в приказ,
сколько идет на ремонт хозяйства, чего
стоили переделки.
—
Сколько я тебе лет твержу! От матери осталось: куда оно денется? На вот,
постой, я тебе реестры покажу…
— И ведь
сколько и каких напряженных усилий
стоит это притворство, — продолжал думать Нехлюдов, оглядывая эту огромную залу, эти портреты, лампы, кресла, мундиры, эти толстые стены, окна, вспоминая всю громадность этого здания и еще бòльшую громадность самого учреждения, всю армию чиновников, писцов, сторожей, курьеров, не только здесь, но во всей России, получающих жалованье за эту никому ненужную комедию.
— Если Софья Игнатьевна не захочет дать мне совет, я погиб… У Софьи Игнатьевны столько вкуса… Боже,
сколько вкуса! И глаз… о, какой острый, молодой глаз у Софьи Игнатьевны! Мне нужно думать целую неделю, а Софье Игнатьевне
стоит только открыть ротик…
Урал со всеми своими неистощимыми богатствами
стоил правительству в десять раз дороже того,
сколько он принес пользы…
На столе возле кровати
стоял пустой штоф; а в головах, пришпиленные булавками к стене, виднелись два акварельных рисунка: на одном,
сколько можно было понять, был представлен толстый человек с гитарой в руках — вероятно, Недопюскин; другой изображал скачущего всадника…
Я тотчас сообщил кучеру его предложение; Ерофей объявил свое согласие и въехал на двор. Пока он с обдуманной хлопотливостью отпрягал лошадей, старик
стоял, прислонясь плечом к воротам, и невесело посматривал то на него, то на меня. Он как будто недоумевал: его,
сколько я мог заметить, не слишком радовало наше внезапное посещение.
— Покойников во всяк час видеть можно, — с уверенностью подхватил Ильюшка, который,
сколько я мог заметить, лучше других знал все сельские поверья… — Но а в родительскую субботу ты можешь и живого увидеть, за кем, то есть, в том году очередь помирать.
Стоит только ночью сесть на паперть на церковную да все на дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя по дороге, кому, то есть, умирать в том году. Вот у нас в прошлом году баба Ульяна на паперть ходила.
Я полагал, что дело окончится небольшим дождем, и, убаюканный этой мыслью, заснул.
Сколько я спал, не помню. Проснулся я оттого, что кто-то меня будил. Я открыл глаза, передо мной
стоял Мурзин.
Утром китайцы проснулись рано и стали собираться на охоту, а мы — в дорогу. Взятые с собой запасы продовольствия приходили к концу. Надо было пополнить их. Я купил у китайцев немного буды и заплатил за это 8 рублей. По их словам, в этих местах пуд муки
стоит 16 рублей, а чумиза 12 рублей. Ценятся не столько сами продукты,
сколько их доставка.
Конногвардейский бульвар и Маша, Рахель и Гороховая улица, так ведь о них и сказано по пяти слов или того меньше, потому что действие их такое, которое больше пяти слов не
стоит, а посмотрите — ко,
сколько страниц отдано Рахметову.
Сколько мы ни ораторствовали с уланом — священник уперся и
стоял на своем.
А
сколько она в одну зиму деньжищ на ее наряды ухлопала — содержанье всего дома столько не
стоит!»
— Заладила сорока Якова: много денег! Вспомни, лес-то какой! деревья одно к одному, словно солдаты,
стоят!
Сколько же, по-твоему?
— Самые пустяки
стоит. Кантонному начальнику по гривеннику за десятину заплатить да обществу, за приговор, ведер десять водки выпоить —
сколько угодно отмеряют!
В екатерининские времена на этом месте
стоял дом, в котором помещалась типография Н. И. Новикова, где он печатал свои издания. Дом этот был сломан тогда же, а потом, в первой половине прошлого столетия, был выстроен новый, который принадлежал генералу Шилову, известному богачу, имевшему в столице силу, человеку, весьма оригинальному: он не брал со своих жильцов плату за квартиру, разрешал селиться по
сколько угодно человек в квартире, и никакой не только прописки, но и записей жильцов не велось…
Два города
стоят, три завода, а
сколько фабрик, заимок, мельниц — и не пересчитаешь…
—
Постой, погоди, — ты
сколько положила? — Высыплет чаинки на ладонь себе и, аккуратно пересчитав их, скажет...
Под конец жизни, разочаровавшись в возможности в России органической цветущей культуры, отчасти под влиянием Вл. Соловьева, К. Леонтьев даже проектировал что-то вроде монархического социализма и
стоял за социальные реформы и за решение рабочего вопроса, не столько из любви к справедливости и желания осуществить правду,
сколько из желания сохранить хоть что-нибудь из красоты прошлого.
Разумеется, добычливые деревенские охотники дроздов не стреляют не столько из уважения к народному предрассудку,
сколько потому, что они мелки и не
стоят заряда; около же больших городов, особенно около столиц, крестьяне стреляют дроздов очень много и еще более ловят и выгодно продают для роскошных столов богатых городских жителей.
— Оставь, пожалуйста, это не твое дело — не порть мне политики. У них свой обычай. — И спрашивает: —
Сколько тот орех
стоит, в котором блоха местится?
— Не Ермошка, так другой выищется… На Фотьянке теперь народу видимо-невидимо, точно праздник. Все фотьянские бабы лопатами деньги гребут: и
постой держат, и харчи продают, и обшивают приисковых. За одно лето
сколько новых изб поставили. Всех вольное-то золото поднимает. А по вечерам такое веселье поднимается… Наши приисковые гуляют.
— И это знаю!.. Только все это пустяки. Одной поденщины
сколько мы должны теперь платить. Одним словом, бросай все и заживо ложись в могилу… Вот француз все своею заграницей утешает, да только там свое, а у нас свое. Машины-то денег
стоят, а мы должны миллион каждый год послать владельцам… И без того заводы плелись кое-как, концы с концами сводили, а теперь где мы возьмем миллион наш?
Сколько Петр Елисеич ни уговаривал упрямого солдата, тот по-горбатовски
стоял на своем, точно на пень наехал, как выражался Груздев. Он не горячился и даже не спорил, а вел свою линию с мягкою настойчивостью.
Тяжело мне быть без известий о семье и о вас всех, — одно сердце может понять, чего ему это
стоит; там я найду людей, с которыми я также душою связан, — буду искать рассеяния в физических занятиях, если в них будет какая-нибудь цель; кроме этого, буду читать
сколько возможно в комнате, где живут, как говорят, тридцать человек.
— Лучше пойдем и мы,
постоим сколько нам захочется.
Вы видите,
скольких трудов и усилий над собою
стоило нам, чтобы выделиться из толпы и стать выше ее предрассудков.
На столе у него горела сальная свечка, распространяя вокруг себя не столько света,
сколько зловония; на лежанке чуть-чуть пищал угасавший самовар, и тут же
стоял графин с водкой и большая деревянная чашка соленых и несколько промерзлых огурцов.
— А
сколько это
стоит? — спросил он осторожно.
Володя возвращается. Все с нетерпением спрашивают его: «Что? хорошо?
сколько?», но уже по веселому лицу его видно, что хорошо. Володя получил пять. На другой день с теми же желаниями успеха и страхом провожают его, и встречают с тем же нетерпением и радостию. Так проходит девять дней. На десятый день предстоит последний, самый трудный экзамен — закона божьего, все
стоят у окна и еще с большим нетерпением ожидают его. Уже два часа, а Володи нет.
Стоя у себя в кабинете, он представил каждую сцену в лицах; где была неясность в описаниях, — пояснил, что лишнее было для главной мысли — выкинул, чего недоставало — добавил, словом, отнесся к своему произведению
сколько возможно критически-строго и исправил его, как только умел лучше!
— А ведь хозяин-то не больно бы, кажись, рачительный, — подхватила Анна Гавриловна, показав головой на барина (она каждый обед обыкновенно
стояла у Еспера Иваныча за стулом и не столько для услужения,
сколько для разговоров), — нынче все лето два раза в поле был!
Вот будто я
стою прошу и вижу, что дедушка около ходит, помедлит немного и подойдет ко мне, и смотрит,
сколько я набрала и возьмет себе.
—
Постой!
Сколько лет они странствовали?
А
сколько раз зимой я поздно ночью на твою лестницу подымусь и в темных сенях
стою, сквозь дверь прислушиваюсь: не услышу ли твоего голоска?
—
Постой, что еще вперед будет! Площадь-то какая прежде была? экипажи из грязи народом вытаскивали! А теперь посмотри — как есть красавица! Собор-то, собор-то! на кумпол-то взгляни! За пятнадцать верст, как по остреченскому тракту едешь, видно! Как с последней станции выедешь — всё перед глазами, словно вот рукой до города-то подать! Каменных домов
сколько понастроили! А ужо, как Московскую улицу вымостим да гостиный двор выстроим — чем не Москва будет!
Мы все, tant que nous sommes, [
сколько нас ни на есть (франц.)] понимаем, что первозданная Таутова азбука отжила свой век, но, как люди благоразумные, мы говорим себе: зачем подрывать то, что и без того
стоит еле живо, но на чем покуда еще висит проржавевшая от времени вывеска с надписью: «Здесь начинается царство запретного»?
— Э-э, постой-ка, любезный, — начальственным басом протянул толстый господин в золотых очках. — Ты бы лучше не ломался, мой милый, вот что тебе скажу. Собаке твоей десять рублей красная цена, да еще вместе с тобой на придачу… Ты подумай, осел,
сколько тебе дают!